Пролог
…Космос.
Он полон ловушек. По сути, он сам с его враждебными средами, вакуумом и расстояниями – одна сплошная смертельная ловушка для всего живого. И несмотря на это мы стремимся туда! Идем ко все новым и новым мирам, которые уже и в мощнейшие телескопы трудно отсюда различить. Потому что не стремиться – это и есть самая главная и страшная ловушка для цивилизации. Для разума. Ловушка, которая ведет к перенаселенности своего мира, постоянным войнам, самоуничтожению и вырождению. Ловушка «сна разума»…
Именно в эту ловушку эволюции, видимо, и попадались все наши предшественники – былые цивилизации, следы которых встречаются в геологической истории нашей прародины – планеты Назора.
И мы – люди этой планеты – в неё почти попались. Но все-таки – не попались!
Ибо что такое для цивилизации это «почти»? В нем-то все и дело!
Мы вырвались!
Прорвались к звездам.
Пусть даже через полторы тысячи назорских лет после начала Эры космоса, после бесконечных мучительных поисков и бесчисленных неудачных попыток межзвездного перелета. К тому времени уже и вся планетная система вокруг желто-оранжевого солнца буквально кишела заселяющими ее человеческими существами. Кромешный кошмар гипернаселенности каких-то семи планет со спутниками и нескольких тысяч астероидов почти поставил расу на грань тотального краха. А непрекращающиеся войны и конфликты вокруг ресурсов сделали этот конец практически неотвратимым. Спасти цивилизацию могла только экспансия к иным звездным мирам.
К звездам, которые в этой вселенной разнесены столь далеко друг от друга, что о самом их существовании в пустых темных небесах люди узнали только после изобретения телескопа…
Поэтому все, какие только были у расы силы и ресурсы, наши предки бросили на программу «Дальний космос», почти забыв обо всем остальном. За считанные годы цивилизация делала в этом направлении такие шаги, какие не совершила за всю свою предыдущую историю. Когда же, наконец, мечты осуществились, и первая экспедиция достигла ближайшей звезды, это было не просто праздником.
Это было буквально новым рождением расы!
Началом Новой Эры.
ЭКИПАЖ
– Впечатляет? – прервал я свой краткий экскурс в историю звездоплавания, когда мы приблизились к межзвезднику, неспешно плывущему по дальней орбите.
Корабль отдаленно напоминал гантель: на цилиндр в два килоторра длиной и триста торров в диаметре с одной стороны был надет толстый исполинский «блин» основной части отсеков, усеянный блестками иллюминаторов. Место второго блина занимал другой цилиндр, гораздо короче основного ствола, но толще его.
– Научно-исследовательский межзвездный корабль дальнего Поиска на глюонной тяге «Дарсис-5» к вашим услугам, господа. Сто миллионов тонн «живого» веса, максимальная скорость – ноль шесть световой, максимальный Шаг портального перехода – тринадцать тысяч световых, минимальный – шесть тысяч.
Это – к модному как сама жизнь вопросу о беспомощности человека.
– А минимальная? – вдруг на полном серьезе спросил какой-то остряк, а кто-то сдавленно хихикнул.
– Что минимальная?
– Ну, скорость.
Я вздохнул. Это ж надо было так вляпаться на вчерашнем совещании экипажа: за два дня до полного карантина кроме меня никого не нашлось, чтоб провести экскурсию по кораблю с этими малолетками! Видите ли, – последние дни на родной планете перед неизвестноскольколетними блужданиями меж звезд… А я, значит, не человек?! Ну, у тебя ж нет семьи… Можно подумать, что у доброй половины экипажа она есть! Но кто-то ж должен! Это был последний и решающий аргумент. Вон, Леська пусть бы провел. А что, он бы вполне с этим справился! В общем, выбор коллектива пал на меня, а я, когда он падал, не смог увернуться.
Ну, ладно, я еще отыграюсь.
Да, представляю, какой бы я сейчас вызвал хохот, если бы стал рассказывать о том, что в космосе все скорости относительны и минимальная – нулевая, то бишь, – скорость по отношению к какому-либо близкому космическому телу непременно приведет к падению на него… На эту детскую уловку попадаются многие гиды и учителя.
Но я на нее попадаться не собирался.
– Не знаю, не пробовал, – сказал я, и про себя отметил, что детвора оценила мой ответ, поняв: меня голыми руками не возьмешь. А я коснулся джойстика виртуальной указки, и на лобовом стекле над пультом появилась красная стрелочка. – Значит так, это – основной ствол кварк-глюонного реактора: разгонный блок корабля. В этой «лепешке» непосредственно у ствола находится, собственно, сам реактор и пульт управления, остальное – обширные жилые зоны, технологические и грузовые отсеки. А этот цилиндр – главный телескоп корабля, носовой, дающий необходимую проницающую силу, то есть, показывающий наибольшее количество объектов прямо по курсу. Без него мы почти слепы.
Я сделал паузу, а из группы экскурсантов послышались реплики типа: «Да, нехилый аппарат…», «Мне б такой», «И что бы ты с ним делала?», «Жила бы в нем!», «Одна?», «Нет, с тобой!»…
Все-таки на подрастающую смену произвел впечатление межзвездный корабль начала четвертого века Эры звезд.
– В общем, – резюмировал я с едва уловимой иронией, – как следует из ежедневных выпусков новостей, через два дня этот «нехилый аппарат» с экипажем в пятнадцать человек и сто десять андроидов стартует сначала к Назоре, а потом, собственно, к цели нашей экспедиции – системе ЭЗ-10000013 за двести пять тысяч светолет отсюда. Там подозревают существование планетной системы нашего типа. Кто-то в желтой прессе, кстати, уже успел назвать эту систему – Мир-два. Вопросы, господа?
– А обязательно вначале выходить из системы на планетарном режиме, а потом уже переходить в маршевый? – спросил все тот же остряк, специалист по минимальным скоростям.
– Не обязательно. Но, видите ли, молодой человек, так уж получилось, что основной, межзвездный режим и маневренность корабля, которая очень кстати при внезапной встрече с каким-нибудь камешком, друг друга не переваривают. А желающих превращаться в мясное желе у себя под порогом, а не где-нибудь у ЭЗ-10000013 пока не нашлось.
– А разве вероятность столкновения с метеоритами не ничтожно мала?
– Ничтожно. Но большой риск потери драгоценного межзвездного корабля она не компенсирует.
– А как же корабельные пушки, которые могут сжечь любой астероид?
Вообще-то, воспитанники Интерната Звездоплавания условно (и, как всегда, с легкой руки какого-то остряка) делятся на две категории: «пробирочные» и «маньяки». Первые, это те, которых раньше называли «детками из пробирок» – клонированные астронавты, очень дисциплинированные и преданные, с генетически запрограммированной тягой к звездам и необъятным пространствам. Современная генетика давно уже позволяла это осуществлять. Цивилизация своими колониями разрослась на примерно сферический объем радиусом в шестьдесят килосветолет и занимала планетные системы уже у одиннадцати звезд, но планеты назорского типа встречались еще реже, чем звезды. Поэтому мы все еще крайне нуждались в расширении жизненного пространства, а значит, и в таких людях, которые готовы без оглядки, на долгие десятилетия межзвездных странствий, отречься не только от своей родной планеты, но и вообще от какой бы то ни было планетной тверди…
«Маньяки» же – дети «обычные», сделанные дедовским способом. Вот только в один прекрасный день они начинают вдруг бредить все о тех же многодесятилетних межзвездных перелетах и далеких неизведанных мирах. И без всякого генетического программирования. Конечно, процентов девяносто из них к выпускной сессии Интерната приходят в себя, ужасаются своему выбору и после нее ни за какие коврижки не идут в звездолетчики, но с таким образованием и физподготовкой они могут работать, где угодно.
Не берусь утверждать на все сто, но, судя по всему, меня пытал «маньяк» – маньяк маньяка видит издалека.
– Простите, юноша, вас как зовут? – поинтересовался я.
– Нолл, а что?
– Да так, ничего, просто – для удобства общения. Вижу, Нолл, ты любитель пострелять?
Экскурсанты заметно оживились, и без комментариев опять не обошлось:
– Да уж! Он у нас стрелок.
– Хлебом не корми, дай кого-нибудь сжечь…
– Причем, что астероид, что станцию…
«Стрелок» тем временем незаметно показал в сторону комментирующих не совсем приличную комбинацию из своих пальцев.
– Так, а ну прекратили балаган! Раус, Длан, Мансса, не на вечеринке, – спокойно сказала госпожа цензор-воспитатель, которая была не намного старше своих воспитанников, и галдеж тут же свернулся: воспитателей тоже клонировали – с прирожденной любовью к детям и талантом руководителя. Я и сам при виде их все еще слегка робею, хотя, казалось бы, давно уже не являюсь их подопечным. Скорей наоборот.
– А разве вас не учили, молодые люди, – продолжал я, – что нехорошо понапрасну сжигать ресурсы как своей планетной системы, так и корабля? И потом, даже если стартовать отсюда, выигрыш во времени все равно получается ничтожным: какие-то сутки против многих лет перелета. Обыкновенная астронавтическая арифметика.
– И сколько вы будете летать? – на этот раз спрашивала веснушчатая маленькая, но на вид довольно бойкая, девчушка.
– Планируем за двадцать стандартизированных лет управиться. Это в оба конца… А там – как звезды на Плоскость лягут. Возможно, надо будет слегка подготовить ту систему к колонизации, – я усмехнулся и добавил: – Косметически. Чужих маленько отстрелять…
Дети засмеялись. Похоже, атмосфера постепенно становилась семейно-доверительной. Ну, у меня иначе и не бывает.
– Погодите, – оторопело сказала девчушка, – но это же получается… что момент «П» вас застанет в пути? Это ж будет лет через восемь!
Моя ж ты участливая! Как я устал отвечать на подобные обсосанные вопросы на многочисленных встречах и пресс-конференциях. Но то журналисты всякие, а то – дети. Поэтому, я спокойно пояснил:
– Ну, по последним данным астрополяризационных наблюдений момент «Плоскость» должен наступить через девять с половиной лет. К тому времени мы уже должны быть на месте. В крайнем случае, притормозим у расположенной примерно по пути ЭЗ-10000010. Это – во-первых. Но главное, в уплощении пространства-то, как оказалось, нет ничего страшного. Ну, весь свет во вселенной на какое-то исчезающе малое мгновение становится линейно поляризованным… И все. Больше никаких неудобств компактификация координаты зэд не доставляет. Во всяком случае, до сих пор ничего свидетельствующего о чем-то подобном, не замечено. Конечно, не считая того, что, как вы знаете, во вселенной нет гравитационно независимых, одиночных, объектов. Так что… прорвемся как-нибудь.
– А почему нельзя дать десять жэ и быстренько долететь куда надо?
– Ты что? – толкнул ее в бок Нолл. – Реактор накроется.
– Совершенно верно, молодой человек, – подтвердил я. – Не потянет реактор и такое ускорение, и компенсацию перегрузок антигравитацией одновременно. Причем, несколько дней подряд, пока корабль разгоняется до портального перехода. Либо то, либо другое. Поэтому, как вам должно быть известно, мы и искусственную гравитацию отключаем на время разгона: при постоянной перегрузке в одну жэ, или чуть больше, она не нужна, а вот жить десять-двадцать дней при десяти жэ, кхм, весьма проблематично. Так? Опять же – расход топлива… Так нам штук на пять межзвездных перелетов вполне хватает и нескольких тонн тантла, а иначе бы нам надо было брать с собой миллион тонн. Чувствуете разницу? Ну, вот мы, кстати, почти и на месте…
Расстояние миллион сто десятой карантинной орбиты превращало Дару в серебристую монету с невзрачными серыми пятнышками на ней, сверкающую из беззвездного космоса. В этой конфигурации, правда, она была освещена своим белым солнцем, Надрой, лишь наполовину. Ну, а созерцающих ее – в философов, склонных в любой момент пуститься в рассуждения на тему хрупкости их мира, его чудовищного одиночества в пустом космосе и беспомощности перед ним, космосом этим, человека.
Оно и понятно: многочисленные спутниковые пояса, окружающие планету, отсюда уже почти не видны – еле заметные звездочки самых больших орбитальных станций не в счет. Единственное, что было еще хорошо видно с такого расстояния, это желтоватое зернышко Латии, естественного спутника Дары, который проецировался в данный момент на ее ночную сторону. Да еще этот космос, звезды которого видны только на мощном телескопическом обзоре…
А чего еще ожидать от космоса, в котором звезды разбросаны по всему его бесконечному объему практически равномерно и не собраны в сколько-нибудь заметные системы, большие, чем рассеянные скопления, до сотни солнц численностью? И те рассасываются в пространстве за какие-то несколько миллионов лет… Причем встречаются такие группировки звезд, также как и газово-пылевые туманности, из которых они появляются, крайне редко и доступны для наблюдения только в крупнейшие телескопы. Вот почему даже ближайшие системы в этом мироздании, в основном состоящие из двойных солнц, удалены друг от друга в среднем на тридцать пять тысяч световых лет.
Все это обычно переводило работу незагруженного делами серого вещества в некий философско-меланхолический режим.
Впрочем, сейчас был не тот случай. Девятнадцати-двадцатилетних подростков вообще трудно склонить к философии. Даже если они – воспитанники Федерального Интерната Звездоплавания. Серое вещество в таком возрасте жадно впитывает информацию, и не сжигает свои клетки глубокими мыслями.
Да и не смотрели они в сторону своей планеты – чего они там не видели? Пышной эндогенной биосферы с хищными перемещающимися деревьями, из которых они хлысты да рогатки делают? Или озоновых облаков? Или изрытой кратерами и изъезженной вдоль и поперек Латии, на которой и находится их Интернат?
Они всей группой прильнули к лобовым обзорным иллюминаторам экскурсионной капсулы и заворожено смотрели на приближающуюся громадину звездолета. Все они, все двадцать, были в одинаковых светло-голубых интернатских комбинезонах с пестрыми эмблемами звездного флота Дары на груди и предплечье. Как из инкубатора. Что, впрочем, было недалеко от истины.
Пока мы вели беседу, капсула не спеша обогнула корабль и влетела в открывшуюся в его лепешкообразной части большую прямоугольную нишу грузового шлюза. Сейчас для ребятни начнется самое интересное.
– Значит, – сделала лаконичное внушение цензор перед выходом из капсулы, пока в шлюзе устанавливались приемлемые жизненные параметры, – все всё знают: соблюдаем дисциплину на корабле, не разбредаемся и не толпимся в проходах. Пошли.
Дети послушно потянулись к выходу, а я невольно оценивающе взглянул на ее ноги.
Оказавшись в главном коридоре, который очень длинной спиралью закручивался к основному стволу и реактору, мы услышали приветствие корабельного компьютера:
– Добро пожаловать на борт межзвездного корабля расы людей «Дарсис-5»!
Ну, «расы людей» обычно говорилось ради красного словца, для экскурсий, ведь никаких других рас во вселенной пока не наблюдалось. Но на этот раз корабельный компьютер старался зря: похоже, почти никто из гостей на его приветствие и внимания не обратил. Внимание детей было полностью поглощено одним членом экипажа, решившим осведомится, кого это опять занесло на его территорию? – котом Леськой. Осведомившись, он гордо и степенно пошел прочь по коридору, и вовсе не в ту сторону, куда я намеревался вести экскурсию, совершенно игнорируя банальное «кис-кис»: мол, ходят тут всякие!
– Прошу любить и жаловать, – представил я кота: – полноценный член нашего экипажа, профессор Лессиций. Отзываться на какое-то «кис-кис» считает ниже своего достоинства. Лесик! Лес! Может, подойдешь к гостям, а? Иди сюда!
Лессиций остановился, оглянулся, блеснув издалека естественными отражателями в своих глазах и продемонстрировав белую вертикальную полоску на переносице, немного подумал, но решил не менять своих планов. И больше на умоляющие призывы не реагировал пока и не скрылся из виду. Да, я явно поторопился с выводами насчет того, что он бы мог провести экскурсию… Вернее, провести-то он бы ее, может, и провел, вот только куда – вопрос.
Пожав плечами – слабоуправляемое животное, мол, – я вывел экскурсию на центральную самодвижущуюся дорожку коридора, и мы последовали по намеченному маршруту.
– А почему профессор Лессиций? – спросила меня веснушчатая девчушка.
– Потому что он снимает напряжение лучше, чем любой профессор психоанализа, – пояснил я. – А это незаменимо в долгих полетах.
– И что, он везде с вами летает?
– Разумеется.
– Бе-едненький!..
Вот она, вся наша человеческая натура: коты, значит, бе-едненькие, а нам, значит, – так и надо.
Побывав во всех основных зонах, отсеках и каютах корабля, во многих из которых работали андроиды и доковые техники, занятые предстартовой профилактикой, покатавшись на межуровневых лифтах и скоростном корабельном метро-одноколейке, мы добрались, наконец, до ЦПУ – центрального поста управления. А на руках у веснушчатой таки оказался кот: куда ж он с космического корабля-то денется?! И в ЦПУ этих деток уже немногое могло удивить. Пост как пост – длинные панели управления с множеством индивидуальных консолей, мониторов и индикаторов, массивные кресла, цилиндрическая стеклянная колонна приема голограмм, два экта-кокона в стенах для чрезвычайных случаев совмещения высшей нервной системы человека с компьютерной сетью корабля, крайне ограниченного доступа – только для командира корабля и первого помощника… Посетители в таких местах обычно обращали внимание на другое: огромный обзорный экран, словно экран кинотеатра занимающий «переднюю» стену, на который по умолчанию выводилось изображение, даваемое главным телескопом. Как сейчас.
Дети, привыкшие к пустому ночному небосводу, увидели настоящую вселенную, какую видели только в фильмах да теле- или сетевых демонстрациях астрономических наблюдений. Весь темный экран был равномерно припорошен звездами разной яркости, количество которых с ее уменьшением сильно возрастало. Впрочем, на такое поле зрения и такую силу телескопа солнц все равно приходилось не так уж и много – каких-нибудь четыре-пять десятков.
Не баловала эта вселенная светом…
– Видите слабенькую звездочку в центре экрана? – сказал я. – Это и есть наша конечная остановка – ЭЗ десять миллионов тринадцать. – Я подошел к консоли управления телескопом. – Вот с этого пультика, собственно, и управляется наш «большой глазик». Это не просто, а очень просто. Смотрите, вот, к примеру, увеличение…
Я выбрал в секторе пульта «увеличение» цифру миллион пятьсот тысяч, и звезды на главном экране тут же разлетелись в разные стороны, а та слабая светящаяся точка, что была в центре, распалась на две – оранжевую, поярче, и голубоватую, послабей.
– На разницу в цвете, – пояснял я, – не обращайте внимания: это обыкновенный оптический эффект за счет разности в яркости. Они примерно одинакового цвета: яркая – желтовато-белый субгигант, слабая – желтый карлик. Разделяет их световой месяц, у той, что послабее, обнаружены планеты. Увы, отсюда они не видны даже в такой телескоп, но спектральными и астрометрическими методами определяются вполне уверенно. А здесь – наведение телескопа, ведь, как вы знаете, в планетарном полете главный телескоп разблокируется и переводится в режим «все небо». Так, значит, вводим здесь приведенные сферические координаты… Надеюсь, ПС-координаты нашей прародины все знают? – Нолл продиктовал. – …И жмем «показать».
Главный экран мигнул и через несколько секунд показал солнца Назоры. Яркая оранжевая звезда – сэнро – и невзрачный белый карлик, разнесенные друг от друга на пол-экрана, хотя реальное расстояние между ними было даже меньше, чем между звездами в ЭЗ-10000013: система Сэнро находилась гораздо ближе «конечной станции» – всего каких-то сорок пять тысяч световых лет. Но планет рядом с оранжевым солнцем все равно видно не было…
Потом экран «кинотеатра» заполнила плазма звездной фотосферы – я навел телескоп на второе солнце уже нашей системы, красный субкарлик, отдаленный на пятьдесят миллиардов килоторров от нашего основного солнца. Пришлось убрать увеличение, чтоб показать всю звезду целиком, с пятью безатмосферными планетками вокруг нее. После этого невыразительного зрелища яркий белый сгусток плазмы – наша Надра – выглядел весьма эффектно. А уж как в этот телескоп выглядели местные планеты!.. Что называется, до самых больших камней на поверхности и самых маленьких облачков в атмосфере. Про Дару вообще – разговор особый.
Быстро освоившись с управлением телескопом, мальчишки, игнорируя протесты девчонок, сразу навели его на самые популярные пляжи своей планеты. Впрочем, протестовали девочки недолго. Пляжи-то нудисткими оказались.
– А можно убрать автоматическое затемнение? – спросил меня Нолл.
– А вообще, одежду он просвечивает? – осведомился еще кто-то…
…В общем, понравилось здесь подрастающей смене. А пока подрастающая смена была увлечена своей «практической работой», Итиса (так звали госпожу цензора), еще раз напомнив детям о дисциплине, уединилась со мной в каюте помощника командира, этажом ниже ЦПУ. Моей каюте.
Каждому свое…
МИР ДВА
…Первый в истории органического мира этой планеты момент «Плоскость» прошел практически незаметно.
Восстановительная, насыщенная влагой атмосфера как бушевала над безжизненной вулканической поверхностью, так и продолжала бушевать, потрясая здешний мир грозами и заливая его дождями, никак не собираясь что-то менять в своем поведении. Многочисленные вулканы как пополняли атмосферу миллионами тонн своих угарных газов ежедневно, заливая свои окрестности лавой и засыпая пеплом, так и продолжали это делать. А первобытный океан, уже насыщенный органической химией, но еще не жизнью, как точил камни и берега, как штурмовал своими бурями скалы и утесы, так и продолжал вносить свою лепту в изменение ландшафта планеты, активно помогая в этом тектонике литосферных плит.
Это, собственно, и не мудрено: как вообще физически может отразиться на окружающем мире исчезающе малый момент, в течение которого обычное трехмерное пространство вдруг становится двухмерным? Плоскостью, то есть. Ровно никак! Ведь и все объекты этого мира, имея такую же размерность, как и он, тоже станут двумерными. И для них не изменится абсолютно ничего, кроме, разве что, некоторых специальных законов природы, связанных с геометрией пространства. Чего они, объекты эти, опять же, никак не заметят.
Во всяком случае – за ничтожно малый промежуток времени…
Итак, «Плоскость» прошла по планете бесплотным призраком и исчезла без следа во тьме космологической истории вселенной, почти ничего не изменив этом мире.
Почти…
Не считая разве что того, что с момента именно этого «уплощения» вселенной, очередного для остального мироздания, но первого для органического мира этой планеты, здесь, собственно, и началась история биологической жизни.
Вполне возможно, что в насыщенном «органическом супе» первобытного океана жизнь возникла бы и без момента «П»: насыщение органикой, благоприятные для нужной химии условия в водоемах достигали уже своего предела, за которым возникновение жизни и биологическая эволюция неизбежны. Но так уж получилось, что именно «Плоскость» замкнула последние углеродные связи в многочисленных органических молекулах, окончательно создав нуклеотиды ДНК простейшего одноклеточного организма…
……………………
Пятница, 11 ноября 2011 года. Вена.
Конец отрывка
Купить книгу в Вене (Австрия) можно:
Непосредственно у автора, связавшись с ним по телефону (для Австрии):
+43 660 34 00 716, по э-мейлу asfaya2017@gmail.com
Или
в магазине «Теремок» по адресу:
Burggasse 20, 1070 Wien
Tel: +43 68120151713
E-mail: teremokburggasse@gmail.com
Если же у вас появилось желание и имеется возможность поддержать моё творчество материально – отправляйте ваши добровольные пожертвования сюда (не выпрашиваю, блин! Просто говорю — на всякий случай!):
RAIFFEISENLANDESBANK NOE-WIEN
Vyacheslav Chubenko
IBAN: AT54 3200 0000 1155 5497
BIC: RLNWATWW
.
СПАСИБО!
Желаю Вам приятного и захватывающего чтения!
